Каким бы не было прошлое, сталкиваться с ним всегда неприятно. Оно манит теплыми летними ночами надраться в стельку дома в одиночестве, манит собой и ты свято веришь в то, что где-то там все было хорошо. Оборачиваешься назад, и даже ошибки больше не кажутся такими идиотскими, проблемы нерешаемыми, а сам ты смеешься тогдашнему себе. Однако, все это только оптический обман. Как только ты окунаешься в него чуть глубже, то сразу по уши завязаешь в этом дерьме, спрятанным под розовой дымкой малинового сиропа. И вот как раз уже тогда прошлое не возжелает оставить тебя ни на миг. Все, что было, огромным грузом ложится на плечи повседневности, добавляя пинка тому, что имелось ранее. Вот тогда-то и появляется желание шагнуть в окно или накинуть на шею шелковой петлей удавку. Лишь бы больше не ощущать этого кошмара, не чувствовать вовсе, оставив позади себя всю боль. Вот только это тот же самый пресловутый обман - боль не утихнет. Проходит только физическая боль, да и то на месте ее порезов зачастую остаются вполне ощутимые шрамы. Раны души и вовсе не затягиваются. Смотришь порой на человека, а внутри него все раскурочено и открыт кровавый и рваный порез, в котором снуют туда-сюда белые черви. И казалось бы, что съедая гнилую плоть черви очищают рану, вот только делают почему-то только больнее и хуже. Приходится вынимать их всех изнутри самому и заштопывать рану вручную. Да, это больно. Да - неприятно. Вот только иначе совсем никак не получится.

С каждым шагом прошлое захлестывало Хирако своей петлей все сильнее. Картины позабытого ада возвращались на то самое место, которое вайзард столько лет пытался из себя выкорчевать, как старый засохший пень. Упорно пытался, изо дня в день подбивал топором сучья и вскапывал землю вокруг сухого и мертвого огрызка. Но разве можно до конца искоренить то, что так кардинально изменило столь привычный уклад жизни? В ту ночь они все стали чужими среди своих; им не нашлось места в этом жестоком мире, и только Урахара посчитал, что место все-таки есть. За сотню лет он свыкся с тем, что с ними стало. Желание отомстить поначалу постоянно преследовало выброшенного из Готея капитана, настолько была сильна ненависть первое время. А что Шинджи почувствовал, когда впервые осознал, что они теперь для своих просто мусор... Их всех возжелали убить, как поганую ошибку природы. От нахлынувшего отчаянья и ужаса хотелось грызть глотки всем тем, кто вынес ему смертный приговор. Но с другой стороны, быть может, смерть на самом деле лучше, чем то, что с ними стало? Урахара сумел спасти их жизни, но и он никогда не был всемогущ. С тех самых пор Хирако порой ощущал себя сломанной куклой-марионеткой, которой управляет кто-то иной. Тела их были живы, вот только черви точили пустую душу, а маска была прямым и ежедневным тому напоминанием.

Подземелье первого отряда встречает капитана глухой к мольбам пустотой. Шинджи задерживается на пороге у входа, словно сомневаясь в своем праве находиться здесь, но в то же время понимает, что у него нет иного выбора. Он понимает и то, что где-то в глубине души давно этого ждал, оттягивая момент до победного конца. Страшно смотреть в разинутую пасть своему страху, с клыков которой капает яд. Страшно и то, что послабевшая ненависть еще не ушла окончательно из реестра чувств и возвращалась по каплям снова, медленно наполняя душу капитана пятого отряда изнутри, как наполняет пустой стакан подтекающий кран. Успокоившись, Шинджи наконец решает идти вперед и понимает, что сделал первые шаги навстречу своему внутреннему кошмару наяву. Позади захлопываются двери, отрезая путь наверх. Теперь уже нужно отогнать все сомнения прочь и идти до конца. Глухо раздается звук шагов, отталкиваясь от стен и потолка и разбиваясь где-то в дребезги, теряясь в высоких сводах. Сердце предательски колотится где-то под ребрами, упираясь в грудину. Главное - успокоиться. Не показать врагу того, что чувствуешь и не дать осознать того, что он стал твоим камнем преткновения. Да, Айзен порядком насолил свему бывшему капитану, вот только тот еще стоит на ногах и вдыхает легкими воздух. Значит, не зря, значит в этом еще есть смысл с философской точки зрения.

Понемногу страх неизвестности исчезает, а мысли вновь становятся ясными и четкими. Нельзя посеять в себе семя сомнения один раз и после не собрать его плоды. Где-то внутри Шинджи осознает, что не просто так бывший лейтенант затеял всю эту игру с ключом Короля Душ. Старые подозрения, всколыхнутые в душе уже будет так просто не унять. Верное, как у собаки чутье ясно подсказывало Хирако, что он прав, однако, на что он рассчитывает теперь, спускаясь в Мукен, куда имеют доступ лишь капитаны Готея? Неужели он уверен в том, что бывший лейтенант с превеликим удовольствием и небывалой легкостью расскажет вайзарду о своих истинных планах хотя бы потому, что ему уже больше нечего терять? Нет, Шинджи не был в этом уверен; он надеялся уловить фальшь Соуске в голосе и во взгляде, как делал это много лет назад. Тогда он наперед мог предсказать солгал ему Айзен или был с ним честен, да вот только какой в этом толк, если он все равно остался в дураках?

На секунду остановившись, Шинджи переводит дыхание и собирается окончательно с собственными мыслями и ощущениями, как из паззла собирается единая картина реальности. Конечно, если бы у него была возможность покончить с этим ублюдком - он бы это сделал без колебаний, даже если бы пришлось распрощаться со свой собственной жизнью. Но раз Соуске слился с Хоугиоку и получил бессмертие, то глупо бросаться на него, как зверю на кусок мяса. Кроме смеха этим ничего нельзя вызвать, только конечно, если только ты не ищешь смерти сам. Шинджи делает последние шаги навстречу своей судьбе и взгляд его упирается в черноту. Перед ним была сосущая и темная пустота, вытягивающая словно черная дыра его силы и желание жить. Эта темнота перечеркивала само понятие "свет", стирала его в порошок и уничтожала все на своем пути. Неприятная, отталкивающая, мрачнее любой самой кошмарной ночи она же еще и притягивала своим бархатом. Брезгливо поморщившись, как будто за завесой темноты ползали змеи, Хирако делает неуверенный шаг назад.

- Айзен, ты слышишь меня? - сквозь зубы цедит капитан пятого отряда. - Как поживаешь?
В голосе звучит привычное ехидство, но ехидство, смешанное с отвращением, а в воздухе чувствуется напряжение. Длинный белый хаори, покрывающий сутулую спину подметает своим краем пол темницы, пшеничные белые волосы капитана рассыпались по плечам.
- Вот мы и встретились с тобой снова, Айзен. Только теперь уже по другую сторону. Знаешь, я даже отчасти скучал по тебе все эти годы. Ты не хочешь со мной поболтать? Сидеть здесь в полном одиночестве круглые сутки, не имея возможности даже двигаться - ужасно скучно, ты не находишь?

Шинджи прячет кисти рук в рукавах своего хаори. Все, как много лет назад в его кабинете, вот только уже совсем по-другому. Ненадолго виснет тишина, а воздух вокруг почти потрескивает от напряжения. Соуске не торопится отзываться на зов бывшего капитана. Но оно и понятно, на встречу двух старых друзей это точно не похоже, однако, иметь врагов порой намного полезнее, хотя бы потому, что они всегда о тебе помнят. Лицо капитана пятого отряда выглядит отрешенным - никаких лишних эмоций. Поддаться им сейчас - провалить все к чертовой матери. Во всяком случае, Хирако не был так глуп. Но и Айзена не стоило недооценивать. Приходилось признавать, что бывший лейтенант был умен не по годам. Шинджи много лет просчитывал его ходы наперед, а Соуске так же легко обводил его вокруг пальца. Игра двух стратегов, не признающая конца и поражения, не взирающая на обстоятельства, не знающая отдыха и не остывающая с годами.

Говорят, что старая вражда не так горяча, как свежевспыхнувшая. Что же, доля правды в этом есть, однако Шинджи практически осязал собственную ненависть и ничего не мог с собой поделать, так оно разъедала его изнутри столько лет. Здесь и сейчас можно было снять свою маску деревенского дурака и дебила, она просто не поможет. Не поможет ни спрятаться от других, ни от себя самого. И только последние козыри в рукаве, мысли, четкие, как костяшки счетов, еще заставляют держать себя в руках после того, что произошло. В их последнюю встречу Хирако чувствовал свое превосходство. Был ли он наивен? Вполне возможно. Трудно рассчитывать на то, что ты способен справиться с тем, чьей природы не понимаешь до конца. Айзен обскакал всех их в своей мощи, оставив рядом с собой место лишь, может быть, Генрюсаю Ямамото и Куросаки Ичиго. В схватке рейятсу Хирако стопроцентно в проигрыше, но в проигрыше ли он в плане интеллекта, ведь много, так много воды утекло с их последней встречи. Он больше не будет таким беспечным, как сотню лет назад, он просто не может себе этого больше позволить.

Готей - военная организация, в которой требуется полное подчинение своих слуг вышестоящему руководству. Любое слово против воли командира может закончиться изгнанием или же тюремной камерой, ежели его сочтут опасным для Общества Душ. Любое неповиновение приказам карается болью и кровью и, чаще всего, просто не бывает шанса исправиться, как не бывает и пути назад. Конечно, в своем роде Готей - организация принудительно-добровольная. Не хочешь служить - можешь отправляться на все четыре стороны, вот только обратно уже никто ждать или звать не будет. Да и не стоит удивляться, если в спине после этого окажутся ножны чьего-то занпакто. Это не плюшевая игрушка, которую можно забросить за диван, а когда вновь появится желание с ней поиграть, снова вытащить из пушистых комков пыли. Готей требует от своих подчиненных полного повиновения, а оно в свою очередь требует отказа от эмоций - этому их учат с самого начала обучения в Академии. Богам смерти - шинигами - не положено иметь личной жизни, как не положено им иметь свои чувства. Чрезмерная сентиментальность способна повернуть волю подчиненного против начальства и заставить не выполнить прямой приказ. Закон шинигами гласит, что долг перед руководством должен стоять выше любых личных привязанностей. Если сказано убить всю свою родную семью, то значит надо пойти и убить, а не развозить по столу сопли боли смешанные с чувством долга. Ты можешь сделать для других все и ничего для себя. Суровые правила суровой организации, тем не менее и они не были лишены смысла, ведь сдерживают столь необходимую дисциплину веками, однако, в то же время подавляют истинную сущность каждого из них.

Признаться, Хирако Шинджи никогда не подчинялся этому канону. Слишком прочно была опутана его душа сетью привязанностей и привычек, отказываться от которых вайзард никогда не собирался. Еще сотню лет назад, будучи совсем молодым капитаном, Шинджи питал страсть к людскому миру и его бесполезным вещам: граммофонам, виниловым пластинкам с записанным на них джазом, хипповым тусовкам, которые он старательно посещал, увиливая от своих прямых обязанностей, чтобы хотя бы на пару часов свалить в обожаемый Генсей и сбежать от всех своих проблем. Знал ли командир, сказать сложно, но если и знал, то закрывал глаза на все порочные страсти своего подчиненного. Понимал, что Хирако, в случае необходимости, легко отбросит все свои щеголеватые и пижонские замашки, чтобы собственной кровью защищать честь родного отряда? С тех пор, можно сказать, что ничего не изменилось. Разве что связь, толстой пуповиной соединяющая Шинджи и Мир Людей упрочнилась. Стала крепкой, как железный трос, который невозможно так просто разорвать. Да и помимо привязанностей слишком много оставил в Генсее доблестный капитан пятого отряда. Он оставил там то, что любил, а это уже больше, чем жизнь в целом.

Нужно сломать в себе цепь привязанностей, пока она не сломает тебя. Готов ли ты пожертвовать всем, что имеешь, ради того, чтобы это защитить? Готов ли ты отказаться от того, что любишь, чтобы никто не смог у тебя этого отнять? Большие возможности порождают огромную ответственность, падающую грузом на твои плечи. И ты никогда не сможешь сказать, когда твой позвоночник уже не выдержит груза тяжести и с глухим треском сломается там, где окажется слабее всего. В каком месте израненной души откроется брешь, которую безжалостно и резко заполнит непроглядная тьма, не знающая ни света и прощения? Как быть, когда прятаться больше негде и когда не остается времени для компромиссов? Сможешь ли ты сопротивляться еще сильнее, чем раньше, или упадешь, как карточный домик, на который старательно дует ветер? Если у тебя ничего нет - тебе ничего терять и нечего бояться, но если ты не боишься шрамов на своем теле, то тогда ты уже мертв.

После своего изгнания из Готея, прожив в Генсее сотню лет, Хирако и вовсе сделался почти человеком. Эмоции, сдерживаемые годами, вышли в нем на первый план, опалив слепой ненавистью все то, к чему прикасался вайзард. В его душе полыхало холодное пламя, не способное вырваться наружу - так далеко от него находился тот, кому оно предназначалось. Все те годы он должен был прятаться, чтобы с ним не покончили, хотя силы в нем было тогда явно больше, чем он когда-либо в себе ощущал. Хирако ненавидел своего бывшего лейтенанта за то, что тот с ним сотворил. Он долгое время стремился к тому, чтобы стать сильнее, а когда стал - возненавидел себя за то, что сила его была иного рода. Ненависть к тому, кто его убил и к собственной смерти делала его жалким, заставила влачить никчемное существование на земле, где разверзся под ногами ад, от которого отныне нельзя было уже спрятаться. Кто он теперь? Шинигами, пустой? Или сломленный и побежденный воин, вынужденный носить на своем лице маску, за которой тот должен был скрывать все свои чувства? И вот, когда уже прошло так много лет, Шинджи не сумел измениться обратно. Теперь, когда он вновь вернулся в Готей-13 и снова стал капитаном, его ненависть никуда не исчезла. Та ночь рисовала свои картины перед его лицом, стоило только сомкнуть глаза. И немая боль никуда не исчезала, но продолжала преследовать его по пятам.

Сейчас эмоции вновь нахлынули приливом, так трудно было их сдержать где-то в глубине себя. Всего лишь за какой-то чертовой завесой сейчас находится тот, кто убил в нем все то живое, что в нем было по праву рождения изначально. Айзен в одну ночь уничтожил все то, чем так гордился капитан пятого отряда, покусился на то, что он так любил. Конечно, была правда и в словах о том, Что Хирако сам просчитался и пропустил тот самый момент, когда вернуться назад и защитить их всех было уже поздно. Шинджи сам был виноват, что не заметил, не уследил за этим ублюдком, которого боялся и подозревал, которого презирал и ненавидел. Но за что ему выпала такая доля и была предназначена такая жестокая месть? Не за то ли, что он так рьяно гнался за своими мыслями, пытаясь раскусить толстую кожуру лжи, вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности? Могло ли быть все иначе? К несчастью, это вопрос, на который нет ответа. Больше всего на свете Шинджи хотелось в это мгновение шагнуть за темную пелену, скрывающую Соуске от его глаз, схватить его за горло и не отпускать, если понадобится, даже целую вечность. Однако, Хирако не был настолько глуп, чтобы сделать это; он понимал, что как только его плоть коснется этой непроглядной тьмы, он сам перестанет существовать. И это будет лучшим подарком тому, кто находится за гранью, ведь Айзен обязательно это почувствует и поймет, что Шинджи больше нет.

Как страшно, когда все эти чувства и эмоции способен вызвать лишь откликнувшийся на зов голос того, кого сотню лет хотелось прикончить самыми страшными способами: сжечь заживо, поочередно вгонять лезвия в корчащееся и алое от крови тело, мучить самыми страшными пытками, вгонять иглы под ногти и раскаленными иглами выжигать глаза. Как хорошо, что ненависть неосязаемое чувство и бывший лейтенант не был способен распознать его сейчас за маской ехидства, как хорошо, что по всплеску ненависти он не мог разыскать столько лет своего бывшего капитана и поставить на нем жирный крест.
- Кто тебе сказал, что я не желаю тебя видеть? Я бы многое отдал, чтобы лично столкнуться с тобой лицом к лицу, Айзен. Многое бы отдал, чтобы тебя убить, ты это знаешь, - Шинджи усмехнулся. - Как видишь, я умею быть с тобой честным. Ты же этого хотел от меня все эти годы - искренности? Однако, мы с тобой оба прекрасно знаем, что это невозможно, да и пришел я не за этим. Мне хотелось с тобой поговорить и вот я здесь.

В карих глазах капитана пятого отряда брезгливость и ехидство одерживают верх над ненавистью, как и разум внутри него вновь побеждает порывы сердца, загоняя эмоции на второй план и заставляя Шинджи становиться холодным, словно скальпель. И таким же острым. Порой, яркая вспышка эмоций помогает мыслить яснее, когда чувства отходят на задний план и задвигаются за завесу бытия здравым рассудком.
- Ты так долго искал меня, целую сотню лет до того, как мы встретились над фальшивой Каракурой. Быть может, ты прав - я не скучал, но вот меня тебе явно не хватало, правда, Соуске? - Шинджи сладко улыбается, зная, что где-то внутри Айзена, возможно, передергивает. И, признаться, это доставляет огромное удовольствие Хирако. - Стоит только представить, что мое существование кому-то так испортило жизнь, как сердце обливается радостью. Я просто в шоке, Айзен, я даже и не знал, что ты умеешь быть таким горячим и безрассудным. В прочем, ты порядочно наделал ошибок, твои планы так прекрасно читаются, словно на лбу написано.

Тесные стены подземелья давят со всех сторон. Странное ощущение охватывает его: кажется, будто этот тесный мир разросся до границ Вселенной, а потом внезапно резко сжался до размеров горошины. Пол и потолок поменялись между собой, а потом все так же вернулось на свои места. Дурацкое ощущение ирреальности никуда не исчезает, а напротив, только усиливается. Смешно и забавно спустя столько лет говорить через завесу тьмы с человеком, которого только и мечтал убить все эти годы. Говорить и понимать, что вся злость, накопившаяся за столь долгое время, бесполезна и теперь, когда стоит только руку протянуть навстречу, чтобы наконец-то покончить с этим, ты не можешь этого сделать, чтобы не исчезнуть самому. Дурацкая двойственность. Как эта тюрьма защищает окружающий мир от Соуске, так же она защищает и самого Айзена от окружающих. Собственно, как всегда верный шаг руководства. Сколько бы ни было желающих покончить с этим ублюдком, отомстить ему за все то, что тот натворил, они лишь сами перестанут существовать. В любом случае. Так что, пусть лучше будет так: никто не тронет его, но и он сам не посмеет обернуть свои силы против невиновных.

На секунду в глазах картина мира двоится и разлетается на кусочки. Дробятся и перетасовываются между собой осколки зеркальной завесы, а уже через секунду собираются заново, будто ничего и не было. Страшный всплеск чужой рейатсу словно выжигает его сущность. Шинджи на секунду закрывает глаза, пытаясь восстановить внутреннее равновесие, пальцы правой руки массируют переносицу, как при сильной головной боли. Из носа тонкой струйкой течет кровь, а виски в свои страшные лапы захватывает адская пульсирующая боль. Досчитать до десяти и все пройдет. Один, два, три... Шинджи с усилием собирает свою волю в кулак, дыхание становится глубоким. Четыре, пять, шесть... Боль, застигнутая врасплох, потихоньку отступает, пятится от него к противоположному углу комнаты, пристыженная. Семь, восемь... Проклятая прячется за дверь, сбегая, заметает пушистым хвостом следы. Девять, десять... Хирако открывает глаза, вытирает кровь рукавом хаори и с насмешкой смотрит на своего бывшего лейтенанта. Теперь он может его видеть так, как будто они находятся в одной комнате.

- Я вижу, даже эта клетка не в состоянии в полной мере сдержать твоей мощи? - Шинджи усмехается, не теряя лица в этой ситуации. - Я был бы очень удивлен, если бы эти оковы могли удержать тебя, Соуске. Однако, видимо много твоих сил они вытянули из тебя, раз ты все еще здесь. Я уверен, что ты бы говорил со мной совсем иначе, если бы мог окончательно от них избавиться. Правда, Айзен?
Капитан пятого отряда скалит зубы, загадочно заглядывая в глаза своему самому страшному врагу, противостояние с которым будет длиться целую его вечность и даже не закончится после смерти. Тесно связанные одной пуповиной боли, страстно ненавидящие друг друга, они оба приняли эту судьбу такой. Теперь им больше некуда отступать, все решилось много лет назад и уже нельзя ничего изменить. Свершилось.
- Я так рад тебя видеть, Соуске. Признаться, так даже намного забавнее. Думал напугать меня, приложив усилия? Однажды ты застал меня врасплох, больше я тебе не поддамся. Говорю же, у тебя на лбу все написано. Иногда мне кажется, что я знал тебя задолго до того, как ты появился у своей мамки в пузе.

Хирако тянет слова, нарочито усмехается, глядя бывшему лейтенанту в глаза. Какое удовольствие бы ему не доставляла эта внезапная встреча, признаться, она заставила его весьма понервничать. Однако, раз он все еще жив, Соуске больше ни на что сейчас не способен, кроме как сидеть на полу своей камеры, копируя позу капитана.
- Нравится ощущать свободу, сидя здесь? Пожалуй, я бы даже смог частично ее тебе устроить. Ты как, заинтересован? Эта тема тебя привлекает несколько больше, чем разбор старого грязного белья, или я ошибся, придя к тебе? Айзен, сколько раз мне стоило тебе говорить, что я вижу тебя и все твои действия насквозь, чтобы ты наконец-то это понял? - Хирако сладко улыбается и поправляет галстук. - Скажи мне, Соуске, Хоугиоку - просто твоя маленькая прихоть, ведь она не способна дать тебе того, чего ты желаешь на самом деле. Я снова прав? Всесилие, такая чудесная вещь по сравнению с тем, частью чего ты стал, не правда ли? С такой чудесной штучкой ты бы легко сумел справиться со мной, да и жалкий рыжий мальчишка тебе не помешал, и уж тем более жалкий старик. Ты стал бы королем этого мира, настоящим его Богом, как и всегда мечтал. Хоугиоку, эспада - это всего лишь глупое и бесполезное оружие на пути к великой цели. Ты такой забавный, Соуске. Неужели ты не понял, что никогда не сумеешь его получить?

Улыбаясь, Хирако откидывает волосы назад, смотря в глаза бывшему лейтенанту. Выдаст ли он себя хоть чем-нибудь? Хотя бы жалкой мимикой или взглядом, скажет ли он хотя бы одно неосторожное слово, которое позволит Шинджи полностью увериться в своем предположении относительно Айзена? Или же тот снова обвел его вокруг пальца? Нет, не может быть. На этот раз он прав, пусть даже нет ни одного факта или доказательства, позволяющего это утверждать. Хирако знает это, чувствует, каждой клеткой своего тела. Слишком долго они были знакомы, слишком умны были оба стратега. Теперь их общение будет похоже на шахматную игру: нужно только дождаться, когда кто-нибудь из них допустит малейшую ошибку. Тогда все станет ясно и игра станет еще интереснее. Стоит только подождать.